В языке атавус нет слова «жизнь» в нашем понимании. Точнее, в нем есть несколько обозначений жизни. Первое, которым атавус величают себя и большинство живых существ на своей планете – ду’у[р]а-ат, «жизнь убивающая». Жизнь для них – вечная смерть, но только не своя. Жизнь невозможна без убийства, все живое убивает, ради пропитания, ради удовольствия или нужды, а потому смерть – это суть жизни. Все, что не убивает, зовется «ду’ага-ам» - не живые, в понимании атавус, но их также можно убить.
И, самое интересное, в языке атавус нет слова «смерть». Точнее, оно появилось, после их встречи с расой кимера, но до того времени в большинстве своем атавус использовали слово, которое на наш язык можно перевести как «потребление». Смерти нет. Убитый не умирает – он переходит в иное состояние, продолжает жить и поддерживать жизнь того, кто убил его.
Именно поэтому одним из почетных обрядов атавус, коим является ритуальное изъятие жизни, проводится близкими того, кто вскоре будет «потреблен».
У атавус нет религии, по их собственным словам, у них есть философия и культ собственной физической силы. Философия менее почитаема, ведь философы, по расхожим утверждениям – лишь немощные, увечные и слишком старые. «Старость» в языке атавус имеет иное семантическое значение. Это не столько состояние тела – ведь атавус, как мы знаем, стареют очень медленно - сколько состояние ума. Стариков мало, их почитают за мудрость, но недолюбливают, потому что большая мудрость несет большие проблемы.
Что касается науки, то она у атавусов занимала довольно странное, промежуточное положение. С одной стороны в ней нуждались. С другой стороны, учитывая срок жизни любого атавуса, в юности своей он мог презирать науку, а к старости стать уважаемым ученым, которого также презирала бы молодежь, полагая, что физическая сила и награбленные знания помогут им больше.
К тому моменту, когда атавус встретились с расой кимера, ученые отделились не просто как каста – как этническая группа со своим языком и начавшими выделяться специфическими расовыми признаками. Основной чертой их сообщества были евгенические договорные браки между семьями, ради появления более сильного и более умного потомства.
Одно из философских течений атавус – отречение от потребления. Существуют несколько его версий, наиболее популярная – отречение от потребления разумных существ, эта версия появилась примерно в то время, когда атавус встретились с кимера. Наиболее радикальная – отречение от потребления вообще, но его адепты не долго живут.
Стоит здесь отметить, что суть потребления не только в изъятии жизненной силы, но и в изъятии чувств и эмоций жертвы, вот почему далеко не все атавус согласны отказаться от убийства разумных существ [Л. Майклс, «Психология атавус», Нью-Йорк, 2012, с.193-218].
В настоящий момент вопрос о религиозности атавусов до сих пор не решен. Многие ученые – Ломакин, Алесановский, Пыряева – усматривают в их жизни черты так называемого «мифологического сознания», формы сознания, присущей нашим далеким предкам [Лосев А.Ф., «Диалектика мифа», Москва, 1995]. С этой концепцией согласуется исторический взгляд на атаванскую мифологию, однако против нее выдвигаются более веские доводы сторонников «атеистической» картины мира атавусов. Мы не будем приводить их здесь, любой желающий сможет ознакомиться с ними в труде Л. Майклса «Психология атавус» или научно-популярной книге Б. Эммерса «Раса богов».
Очень часто молодых ксенологов интересует, умеют ли атавус целоваться – расхожее заблуждение, связанное с тем, что атавусы – гуманоиды и выглядят очень человечно. Нет. Самки могут прикасаться губами к детям, брачные партнеры могут «целовать» щеки и лоб друг друга – это символический жест и попытка оставить на партнере свой запах в качестве отметины.
***
- Эпоха «мадлен»… кто помнит, почему она так названа? Ну-ну, конечно… Нет, названная по имени одного местечка во Франции! Длилась порядка 20 тысяч лет. Дошедшие до нас скальные рисунки – прекрасная иллюстрация верований и обычаев наших предков, - профессор Лука Алопопскалиус, румын с греческими корнями, поправил очки. Несколько студенток-практиканток, затаили дыхание – профессор Алопопскалиус во многом походил на всем известного доктора Джонса – привлекательный и увлеченный наукой. Мало того – ежегодно организующий студенческую практику на самых разнообразных памятниках – тут вам от палеолита до пятнадцатого века разброс. Весь полевой сезон в распоряжении будущих археологов, чтобы отработать прогулы и обновить знания, но большинство, конечно, не за этим ездит в экспедиции.
- А что они рисовали? – поинтересовался кто-то сзади.
- Это кто там – опять культурологи историю плохо учат? – полюбопытствовал профессор, поудобнее перекладывая фонарь в другую руку, чтобы осветить как можно большую часть стены пещеры, испрещенную трещинами и исписанную рисунками. Небольшая группа из пятнадцати человек – практически весь экспедиционный состав – сгрудилась возле Алопопскалиуса, рассматривая и даже пытаясь потрогать пальцем выцарапанные в камне, промазанные охрой рисунки.
Эта пещера – один из немногих хорошо сохранившихся памятников эпохи верхнего палеолита – находилась в предгорьях Карпат. Путь туда занимал достаточно долгое время, а работа предстояла пыльная и холодная – в пещерах круглый год выше пятнадцати градусов по Цельсию температура не поднималась. Мало того, что холодная, так еще и опасная – следовало как можно скорее провести археологические раскопки и описи, потому как в этом районе участились обрушения и обвалы. Своды, конечно, укрепляли по мере возможности, но иной раз нет-нет, да падал сверху камешек, напоминая об осторожности.
Но никто не отказывался, когда еще выпадет шанс прикоснуться к предметам старины – и какой старины!
Пещеру только начали исследовать, и вглубь пока ходить опасались, но сегодня, ради вводной экскурсии, Лука решил немного задержаться и пройти подальше.
- Здесь мы видим вполне стандартный сюжет охоты. Если здесь покопать, обнаружим следы стоянки древнего человека – орудия труда, кострище, косточки…
- Бивни мамонта, - поддакнул кто-то.
- Ну, насчет мамонта не знаю, а вот какого-нибудь буйвола мы обнаружить можем, - усмехнулся Лука. – Так, ребята! – окликнул он, увидев, что некоторые отходят от группы. – Давайте не разбредаться и… - он понизил голос, – немного потише.
- Вот здесь, - продолжил Лука, указывая на рисунки, - нечто похожее на следы погребальной церемонии… Также, хочу заметить, что эта пещера уникальна по характеру изображений – мы почти не встречаем тут нарисованных животных. Сплошь и рядом тут антропоморфные фигуры.
- Профессор, - позвали его. – А они идолов рисовали?
- Нет, идолов, как таковых, у них не было… Что у них было?
- Культ матери, - тут же откликнулись со всех сторон. – Палеолитические венеры! Культ медведя! Культ кабана!
Лука довольно кивнул.
«Ну, хоть что-то запомнили, черти!» - подумал он.
- А тут идолы, - уперся студент, ушедший дальше всех и подсвечивающий себе своим фонариком. – Поглядите сами, они им тут кланяются… Эти идолы даже, вон, побоище устраивают!
- Что там за такое? – профессор, снова поправив очки рукой перепачканной в пещерной пыли, подошел поближе, осветив рисунки своим, куда как более мощным фонарем. – Может быть это позднее творчество? Анализ бы не помешал, - достав фотоаппарат, профессор сделал несколько снимков странного изображения.
Было над чем задуматься – на самом дальнем рисунке были изображены люди, но люди странные – высокие, по сравнению с другими фигурками, с длинными то ли когтями, то ли пальцами. На одном изображении им кланялись, на другом – пытались проткнуть копьем, а на третьем – трое таких когтистых протыкали своими когтями непокорных. Древнему художнику эта сцена далась особенно хорошо. То ли схематичное исполнение, то ли отсутствие света и богатое воображение, но агония тех, на кого напали когтистые, была неподдельной.
Студенты умолкли, рассматривая изображение, лишь иногда перешептываясь.
- Ладно, ребята, - пришел в себя Лука, - пойдемте. Время к вечеру, лагерь еще толком не установлен, дежурные не назначены… Сегодня – первое включение генератора, а на следующую неделю заряд глобалов и мобильных телефонов придется экономить, все меня слышали? Идемте!
Кинув последний взгляд на странную картину, профессор развернулся и повел за собой галдящих студентов, которые даже в подземельях не могли вести себя тихо.
***
Вечером Луке не спалось – как, впрочем, и большинству студентов. Не привыкшие к дикой жизни, они сидели у костра, бренчали на гитаре и пели песни. Даже при том, что на алкоголь был строжайший запрет, кто-то наверняка протащил с собой несколько бутылок.
«Лишь бы их ночью в горы не понесло, - подумалось Алопопскалиусу. – Или того хуже – в пещеры».
Сидя за убранным столом, профессор рассматривал фотографии, сделанные в пещерах. Никакой ошибки быть не могло, он был уверен, анализ покажет, что все рисунки совпадают по времени.
«Возможно, это вид местных верований, - предположил Лука. – Или, если это все-таки не мифология, то больше похоже на битву между племенами…»
Покачав головой, Лука подхватил небольшую лопату, портативный анализатор – спасибо тейлонам! – и, предупредив помощника, направился к пещере, подсвечивая себе фонариком-«циклопом». Анализатор ответит на его вопрос, а дальнейшие раскопки все прояснят – если пещера раньше не обвалится.
В пещере Лука увлекся, так, что провел там больше часа. Он тщательно обследовал рисунки, сфотографировал их и проверил анализатором. Время совпадало. Профессор заложил пару небольших шурфов, нашел несколько кремневых отщепов, каменный бифас и, в общем, был доволен, если не считать того, что больше понимать в рисунках он не стал. Нужно было сделать несколько звонков, обратиться к литературе – чем он и собирался заняться. А потому, сложив свое оборудование в рюкзак, а лопату – закинув на плечо, Лука отправился обратно.
И надо же было такому случиться, чтобы на самом выходе из пещеры сел фонарик – сначала он робко заморгал, а потом погас, и ни на угрозы, ни на тряску не реагировал. Оставалось лишь радоваться, что он не сделал этого в пещере. Бродить ночью по горам – то еще удовольствие, особенно в такие безлунные ночи, как эта, но Лука был человек опытный и тренированный, а потому не паниковал. Дорогу он помнил, а если что не так – у него с собой были глобал и фотоаппарат для подсветки.
Поэтому профессор Алопопскалиус не спеша направился к лагерю, по мере сил наслаждаясь прогулкой и прохладным ветерком – не забывая, конечно, глядеть под ноги. Царила тишина – удивительно, ведь всего час назад студенты так запевали, что слышно, наверное, было в Тимишоаре.
«Неужели уже улеглись? – подумал Лука. – Ну, да, непривычные же. Как же они у меня завтра работать будут, если за сегодня так умаялись…»
Нога попала в незаметную выбоину, и Лука, чертыхнувшись, споткнулся. Ему явно не везло – глобал, который он сжимал в руке, он выронил, и тот ускакал в растущие неподалеку кусты.
Судя по звуку, он упал недалеко.
«И кого я сегодня разгневал? – подумал Лука, углубляясь в куст. На глобале периодически моргал красный «глаз» – всего в каком-то метре по отлогому склону. Пришлось залезть в куст целиком, вогнав лопату в землю и держась за нее, чтобы не покатиться дальше. Кое-как дотянувшись до него, Лука засунул нравную технику в карман и уже собрался вылезать, когда услышал шаги, треск веток и стук камешков. Кто-то приближался со стороны лагеря.
«Вот и понесло кого-то гулять, - удовлетворенно подумал Лука, замирая, как пантера перед броском. – Сейчас вас профессор Алопопскалиус и припугнет!»
Чем ближе подходил человек, тем больше Лука убеждался, что этот кто-то ему не знаком. В темноте трудно определить очертания предмета, но тот человек был гораздо выше любого, кто был вместе с Лукой в экспедиции – ростом под два метра, не меньше, широкоплечий, длиннорукий.
Нахмурившись, Лука затаил дыхание, надеясь, что ничем себя не выдаст. Проходя мимо кустов, незнакомец замедлил шаг, и Лука отчетливо услышал, как тот потягивает носом воздух, словно принюхиваясь.
Мысли, пронесшиеся в голове у профессора в этот момент, не отличались радужностью.
«Псих, - моментально определил он. – Не дай бог в лагере что-то случилось… Нужно сидеть тихо!»
Однако незнакомец проследовал дальше. Он почти скрылся из виду, превратившись в расплывчатое темное пятно, когда вновь послышались шаги и тяжелое дыхание. С нарастающим ужасом, Лука расслышал сдавленные рыдания и узнал голос – это была Лена, одна из его студенток. Судя по звукам и шорохам, девушка со всех ног неслась к пещере в полной темноте.
«Не ходи, Лена», - подумал Лука, холодея. Он хотел вскочить, окликнуть ее, но все тело будто льдом сковало, стиснул какой-то первобытный страх. А незнакомец развернулся и медленно пошел навстречу Лене.
- Помоги-ите, - прорыдала Лена. – Там… там… - она осеклась, хватая воздух ртом, ее ноги подогнулись, и девушка упала на землю. А темная фигура, сделав исполинский прыжок, оказалась рядом с ней, занося руку, для удара. А на руке, ярким, холодным светом, сияли огромные когти. Когда они впились в девушку, она даже не смогла крикнуть, лишь издала беспомощный хрип.
Некоторое время убийца стоял, застыв над трупом, а затем быстрым движением убрал руку и пошел прочь к пещере.
Профессор, замерев, лежал в кустах. Разум отказывался ему служить. Из последних сил цепляясь за лопату и борясь с нахлынувшей темнотой, Лука подумал, что сцена была ему странно знакома – как на тех скальных росписях в пещере.
***
Алопопскалиус пришел в себя утром, когда какая-то птаха завела песню прямо над ним. Пошевелившись, Лука понял, что фактически висит на кусте – он сполз вниз, пока лежал в бессознательном состоянии.
События ночи встали перед глазами, и Луку передернуло – от страха, от отвращения к собственному бессилию, от того, что он не мог поверить в реальность случившегося. Но темнота ушла, забрав с собой иррациональный ужас, и теперь профессор мог мыслить трезво.
С трудом шевеля затекшими руками и ногами, Лука пополз вверх – ориентиром ему служила лопата, вогнанная в щель между камнями.
Первое, что увидел Лука, выбравшись – мертвое лицо Лены, лежащей в луже собственной крови. Ее рубашка была разодрана, грудь – порвана в клочья, словно на нее напал дикий зверь. Но Лука-то помнил, ЧТО это был за зверь.
«Боже милосердный, - думал профессор, набирая номер чрезвычайной службы на глобале, - никогда я не верил ни в оборотней, ни в вурдалаков… Что же это было, что?»
Обернувшись на лагерь, Лука поискал хоть какие-то следы жизни – пусто. Никого и ничего, даже пес одного из студентов молчал.
- Чрезвычайная служба, слушаем… Отвечайте.
- Говорит Лука Алопопскалиус. Запеленгуйте мой сигнал. Я – руководитель археологической группы, у нас чрезвычайное происшествие, повторяю… чрезвычайное происшествие. Нам нужна скорая, полиция… всех, - у Луки перехватило дыхание.
- Ждите, - коротко откликнулась диспетчер и отключила связь. Лука пошатнулся. Он хотел направиться в лагерь, но по какому-то наитию прошел несколько метров в сторону пещеры.
Ее уже не было – вход был начисто завален камнями. Ночью, похоже, случился обвал.
«Оборотни заметают следы», - подумал Лука и истерически хихикнул. Звук собственного смеха привел его в чувство, и он со всех ног кинулся в лагерь. Он еще не понимал, как ему повезло.
***